причина задаваться этим вопросом — ведь он ждал сообщения от посредника. Прежде чем покинуть Землю, он попросил Арчера прислать весточку о любых подвижках в деле Лоусона. Прошло уже немало месяцев (хотя на Луне они, пожалуй, летели быстрее обычного), но весточки не было.

Когда с полюса стали надвигаться тусклые зимние краски, Фергюсон вспомнил, что шестимесячный отпуск на исходе. Пришлось посмотреть правде в глаза: он боялся возвращаться, не получив новостей от Арчера. Наконец решил раскошелиться на персональный звонок, но в итоге не потратил ни цента, поскольку дозвониться до Арчера не удалось. Посредник исчез.

Выяснить, что случилось, было непросто, ведь Фергюсон находился на значительном расстоянии от Земли. По всей видимости, офис Арчера закрылся несколько месяцев назад и посредник не оставил номера для связи. Когда подошло время возвращаться, Фергюсон уже знал, что делать.

Отправься он домой без пересадок, все могло бы сложиться иначе, но в то время года лайнер с Луны приземлялся на южноафриканском космодроме, и застарелый идефикс, уже давно изводивший Фергюсона, не упустил своего шанса и вырвался из-под контроля.

Довольно долго Фергюсону страшно хотелось застрелить гориллу, и это желание было куда менее иррациональным, чем могло бы показаться. Фергюсон знал, что с психологической точки зрения все упирается в символизм и сублимацию, но душой понимал, чье лицо увидит в прицеле, когда найдет свою обезьяну. Его устроил бы только взрослый самец.

Свободного времени было хоть отбавляй, и Фергюсон без труда договорился об охоте, но позорная легкость, с которой телефотоанализаторы обнаружили искомую особь, простота, с которой угрюмое чудище заманили в засаду с помощью сверхзвуковых сигналов, и комфорт, с которым Фергюсон застрелил добычу, не выходя из быстрого бронированного «хантера», оставили его совершенно неудовлетворенным. Люди и раньше убивали горилл. Это ничего не доказывало и не решало вопрос, мучивший Фергюсона.

Он хорошо запомнил посмертную физиономию гориллы. Для своего вида монстр был полностью взрослым, агрессивным и опасным — но опасным лишь для тех, кто вторгался в его владения.

Стоит супермену повзрослеть, думал Фергюсон, и человечество замрет в развитии. Сверхчеловек будет лишен ощущения опасности, этого хлыста, извечно подгонявшего цивилизацию. Он будет жить по собственным законам. Станет ли он вести себя как антропоморфное божество, протягивающее руку помощи человеку разумному, или сочтет людей чужеродным и незначительным племенем дикарей?

«Как варварских племен сыны, как многобожцы, чада тьмы…»[20]

Но мир принадлежит человеку, а не Лоусону. СЛП диктует законы. СЛП — бастион цивилизации. Без присущей СЛП стабильности человечество останется без защиты. «Я больше не в безопасности, — думал Фергюсон. — В одиночку мне не выжить. Быть может, все дело лишь в незрелости вида? СЛП действительно выступает in loco parentis[21], но когда было иначе? Человеку всегда требовался образ Всеотца…»

Винтовку Фергюсон сдал, но револьвер оставил себе.

Найти Лоусона было нетрудно: он жил все в том же коттедже, но выглядел чуть старше. Он приветливо кивнул Фергюсону, когда тот вошел к нему в дом, и сказал:

— Здравствуйте.

Фергюсон наставил на него револьвер.

Лоусон испугался. Или сделал вид, что испугался.

— Не надо! — выпалил он. — Не стреляйте. Я все объясню!

Лишь его очевидный испуг помешал Фергюсону нажать на спусковой крючок.

— Не надо меня бояться, — умиротворял его Лоусон. — Прошу, опустите пистолет.

— Я все про вас знаю. Вы опасны. При желании вы могли бы захватить весь мир.

— Сомневаюсь. — Лоусон зачарованно смотрел на дуло револьвера. — Я, знаете ли, не супермен.

— Но и не обычный Home sapiens.

— Послушайте, я тоже кое-что про вас узнал, и после всего, что было, мой интерес вполне объясним, ведь если твои акции обесцениваются — все, разом, — нельзя не прийти к выводу, что против тебя манипулируют рыночной ситуацией.

— Так вот почему исчез Арчер! — повысил голос Фергюсон. — И со мной, пожалуй, произойдет то же самое — что бы это ни было.

— Арчер? А, вы о посреднике Рива. Насколько мне известно, он ведет обычную деятельность. — Лоусон с тревогой посматривал на оппонента. — В данный момент опасность для меня представляете только вы. Вместо того чтобы заниматься своими делами, вы суете нос в мои. Остановитесь, Фергюсон. Мне известно, что у вас на уме, но я совершенно безвреден, честное слово! Допускаю, что некоторые предположения насчет моих так называемых сверхспособностей не лишены оснований, но поверьте, в них нет ничего сверхъестественного. Это всего лишь…

Он осекся, и Фергюсон мрачно спросил:

— Всего лишь что?

— Скажем так: образ мышления. Думаю, это самое приемлемое объяснение моих особенностей. Дело в том, что я не ошибаюсь. Никогда.

— Но ошиблись, когда минуту назад впустили меня в дом — с револьвером в кармане.

— Нет, не ошибся, — сказал Лоусон, а после паузы продолжил: — Позвольте кое-что объяснить. В том, что вы говорите обо мне, есть крупица истины. Я действительно незрелый человек. В обычном случае я, достигнув двадцати одного года, так и не узнал бы о собственной незрелости, ведь стандартов для сравнения не существует, но на помощь мне пришла… назовем это психической особенностью. Не предвидение, а попросту образ мышления, его прецизионность и умение выбрать безошибочную тактику, способность разграничить личность и чистый разум. Видите ли, я умею отделять логику от эмоций, но это еще не все. Перед выпуском из яслей я уже знал, что мне потребуется много лет, чтобы повзрослеть по-настоящему.

— Вы не человек, и вам плевать на людей, — сказал Фергюсон. — Рассмотрим ваш случай под другим углом. Давным-давно, когда практиковался детский труд, в десять лет, а то и раньше, детей отправляли в шахту или на завод. Разве могли они, лишенные нормального детства со всеми его атрибутами, повзрослеть по-настоящему? Я столкнулся с такой же проблемой. По сравнению с остальными мое взросление задержалось на несколько лет. Я не мог получить ни одну должность, и дело не в том, что я не справился бы с обязанностями — конечно, это не так, — но в том, что работа деформировала бы мою личность. Еще до развития специфических особенностей что-то вроде защитного инстинкта указывало мне верный путь — ну, как правило. Благодаря такому инстинкту свежевылупившийся цыпленок бежит от опасности. Я нуждался в детстве — нормальном детстве с поправкой на мои особенности. Поэтому я и понял, кто вы такой.

— Потому что вы тот, кем являетесь, — вежливо подсказал Лоусон.

— Вы опасны для общества, — оторопело продолжил Фергюсон. — Это видно по вашему досье. Вы подстроили гибель «Нестора».

— Вы знаете, что это не так, но пытаетесь увидеть во мне личного врага, вашего персонального злодея.

— Вы застраховали «Нестор», и он столкнулся с